«Живых все меньше в телефонной книжке»: глубокие стихотворения Валентина Гафта

Строки, которые проникают в самую душу...
Персона

12 декабря не стало Валентина Гафта — любимого миллионами актера, символа эпохи. 2 сентября он отпраздновал свое 85-летие, пишет ВВС.

К известности актер шел долго. Дебютировав в 1957 году в маленькой бессловесной ролью в фильме «Убийство на улице Данте», он двадцать с лишним лет играл только в эпизодах.

Когда Эльдар Рязанов хотел снимать фильм «Сирано де Бержерак», Гафту должна была достаться небольшая роль капитана гвардейцев. Но Валентин Иосифович про нее столько придумал, начитался… И рассказал Рязанову целую биографию этого персонажа. Тогда Рязанов решил: «Я никогда с этим артистом связываться не буду!». Но все было иначе. Именно Рязанов раскрыл дарование уже далеко не юного актера в «Гараже» и «О бедном гусаре замолвите слово». Полковника Покровского из «Бедного гусара» многие считают лучшей ролью Валентина Гафта.

Впоследствии Гафт снялся еще в трех рязановских картинах: «Забытая мелодия для флейты», «Небеса обетованные» и «Старые клячи».

В золотой фонд советского кино вошли еще два фильма с участием Гафта — «Здравствуйте, я ваша тетя!» и «Чародеи». За свою жизнь Гафт снялся в более 200 фильмах, озвучил множество советских и современных героев мультфильмов.

«Живых все меньше в телефонной книжке»: глубокие стихотворения Валентина Гафта

Гафт был трижды женат, последний раз — на актрисе Ольге Остроумовой. Они познакомились на съемках фильма «Гараж» и были действительно счастливы вместе. «Мне повезло в любви. У меня есть дом, где меня любят и помогают», — сказал Гафт в одном из последних интервью.

Валентин Гафт всегда говорил, что обожает актерство. Последнюю роль в кино сыграл в возрасте 81 года. Несмотря на прогрессирующую болезнь Паркинсона, записывал аудиоспектакли и приезжал на телепередачи в инвалидном кресле.

Валентин Иосифович был талантлив в придумывании эпиграмм на коллег по искусству, зачастую весьма ядовитых. Многие обижались. Автор об этом знал, и однажды написал о самом себе: «Гафт очень многих изметелил и в эпиграммах съел живьем. Набил он руку в этом деле, а остальное мы набьем».

А еще актер писал стихотворения о жизни, любви и человечности. Эти строки проникают до глубины души:

«Я строю мысленно мосты…»

Я строю мысленно мосты,
Их измерения просты,
Я строю их из пустоты,
Чтобы идти туда, где Ты.

Мостами землю перекрыв,
Я так Тебя и не нашел,
Открыл глаза, а там… обрыв,
Мой путь закончен, я — пришел.

«Пёс»

Отчего так предан Пёс,
И в любви своей бескраен?
Но в глазах — всегда вопрос,
Любит ли его хозяин.

Оттого, что кто-то — сек,
Оттого, что в прошлом — клетка!
Оттого, что человек
Предавал его нередко.

Я по улицам брожу,
Людям вглядываюсь в лица,
Я теперь за всем слежу,
Чтоб, как Пёс, не ошибиться.

«Живых все меньше в телефонной книжке…»

Живых всё меньше в телефонной книжке,
Звенит в ушах смертельная коса,
Стучат всё чаще гробовые крышки,
Чужие отвечают голоса.

Но цифр этих я стирать не буду
И рамкой никогда не обведу.
Я всех найду, я всем звонить им буду,
Где б ни были они, в раю или в аду.

Пока трепались и беспечно жили —
Кончались денно-нощные витки.
Теперь о том, что недоговорили,
Звучат, как многоточия, гудки.

«Я и ты, нас только двое?»

Я и ты, нас только двое?
О, какой самообман.
С нами стены, бра, обои,
Ночь, шампанское, диван.

С нами тишина в квартире
И за окнами капель,
С нами всё, что в этом мире
Опустилось на постель.

Мы — лишь точки мирозданья,
Чья-то тонкая резьба,
Наш расцвет и угасанье
Называется — судьба.

Мы в лицо друг другу дышим,
Бьют часы в полночный час,
А над нами кто-то свыше
Всё давно решил за нас.

«Уже от мыслей никуда не деться…»

Уже от мыслей никуда не деться.
Пей или спи, смотри или читай,
Всё чаще вспоминается мне детства
Зефирно-шоколадный рай.

Ремень отца свистел над ухом пряжкой,
Глушила мать штормящий океан,
Вскипевших глаз белесые барашки,
И плавился на нервах ураган.

Отец прошел войну, он был военным,
Один в роду, оставшийся в живых.
Я хлеб тайком носил немецким пленным,
Случайно возлюбя врагов своих.

Обсосанные игреки и иксы
Разгадывались в школе без конца,
Мой чуб на лбу и две блатные фиксы
Были решенной формулой лица.

Я школу прогулял на стадионах,
Идя в толпе чугунной на прорыв,
Я помню по воротам каждый промах,
Все остальные промахи забыв.

Иду, как прежде, по аллее длинной,
Сидит мальчишка, он начнет всё вновь,
В руке сжимая ножик перочинный,
На лавке что-то режет про любовь.

Клубер — саморазвитие и личностный рост